Эскизы

Иерусалим.

Я стою на перекрёстке мира - одну минуту - иначе включится красный свет, и я не доберусь до тротуара. В центре Иерусалима - на пересечении Яффо и Кинг-Джордж - начертана фигура, по сложности своей не уступающая Маген Давиду, и по ней прибоем, глядя в никуда и не сталкиваясь, устремляется Иерусалимская толпа.
Если мысленно соединить все части света, Иерусалим окажется в центре материкового круга. Я делаю шаг, и теряю равновесие - что чувствовали, о чём думали люди, которые первыми пришли сюда с верой, что это их Земля? Как внушительно, должно быть, звучал их ропот, не заглушаемый шумом огромного города…
Вечный город... ничейный - он для тех, кто исходит из своих иллюзий, - безразличный к сплетению недоразумений и смутных страхов. Город равнодушно принимает, дарит невесомость находящим опору внутри себя, и не удерживает падающих. Чтобы ощутить его тысячелетия нужно отрешиться от собственной судьбы и увидеть тени живших здесь людей.
Давид в десятом веке до новой эры изгнал из этих мест народ Иевуситов, чтобы построить столицу своего царства на Земле, не принадлежащей ни одному из Колен Израиля, и вблизи от владений родного племени Иуды… Кто были эти люди, сохранившиеся звуками в имени города? Ушли ли они за Иордан? Или сменили своих свирепых богов на абстрактную еврейскую идею? Возможно, их облик живёт сегодня в шустром школяре с бритым затылком и хохолком на макушке, придуманные ими узоры покрывают грубоватые браслеты на руках матрон, дремлющих на сиденьях автобусов, а смех и плач слышны из музыкальной лавки у входа на базар. При блистательном Давиде, Иерусалим стал столицей самого большого в еврейской истории царства, с границами от Евфрата до Египта. Башня Давида - еврейский вариант изваяния: «Не сотвори себе кумира». Основатель династии, пастух, воин, музыкант, изгнанник, поэт, любовник, страдающий отец - ликам Давида свободно в древней Башне.

Золото Иерусалима… в витринах, куполах, на груди и запястьях - в нестерпимом блеске иудейского солнца рассыпаны сокровища царя Соломона… «Собрал я себе и серебра, и золота, и сокровищ царей и государств. И возвысился я более всех, кто был до меня в Иерушалайме… и ни в чём, что очи мои просили, я не отказывал им. Но оглянулся я на все дела свои… и вот всё суета и погоня за ветром, и нет в том пользы под солнцем…»

У Иерусалима свой Север и свой Юг, вытянутые вдоль оси Земного шара: Гило и Рамот - два новеньких, недавно отстроенных белоснежных полюса, глядящие в противоположные стороны мировоззрения.
Из Гило виден Бейт-Лехем, в котором родился и где был помазан на царство Давид. Наверное, овцы мальчика-пастуха, сына Ишайи, забредали на гиловский холм, как забредают и теперь на его окраину, обращённую к Бейт-Лехему, и тогда в современное звучание города вплетается патриархальная мелодия …
Вдоль дороги к центру, тесня балку, рядами стоят дворцы-виллы первого поколения израильских буржуа. С белых балконов ликующе взирают удачливые подрядчики и коммерсанты. Израильские пионеры с квартирующими у них внуками - живут в тенистой Рехавии. Здесь тихая гавань и для больших семей из Бруклина. Их мужчины разрываются между Иерусалимом и Нью-Йорком, женщины говорят «Бесейдэр», как «Окей», и одевают своих детей в стиле «Том Сойер»…
Рехавию обтекает улица Кинг-Джордж - Короля Георга времён английского мандата. Улица обрывается на «Перекрёстке Мира» так же внезапно, как и власть англичан, и устремляется в глубину еврейских веков - в затерянный мир чёрных лапсердаков, пейс и париков квартала «Меа-шеарим». Жизнь здесь расписана, как ноты механической шарманки, чья музыка слышна по всему Израилю: ла-лала-ла-ла… Вылетевшие из центра автобусы, ползут в глубокой депрессии по узким улицам мимо пыльных витрин с пресными, как маца, иудейскими лебедями и одетыми в футляры прохожих…
Но вот, автобус выскакивает из почтенных объятий и мчит по широкому шоссе мимо сосен на север - к холмам Рамота. Здесь уютная, как в сказках Андерсена, архитектура: красная черепица, лоджии и балконы, кружево решеток, палисадники и дворики, лесенки и дорожки, причудливые окна, фонари и цветы, цветы… Вьющиеся розы вползают на террасы, обвивают решетки. На стриженных лужайках крохотные деревца обвешаны огромными лимонами. С толстых деревянных балок спущены сетки с цветочными горшками. Керамические вазы с геранями и кактусами стоят на подоконниках и у дверей домов. Осенью, в пору декабрьских туманов, Рамот парит над густыми облаками, скрывающими нижний город.

И снова в центр, к Центральной автобусной станции, которая принадлежит всем. Это самое демократичное место города. Въезжающих в Иерусалим встречают запрокинутые, отрешённые, словно в молитве лица и глаза, устремлённые куда-то ввысь - над головами толпы - там, под крышей станции, на электронном табло высвечено расписание автобусов. Но лица… Библейские лица… они смотрят в вечность с полотен великих мастеров: Юдифь Джорджоне, Авраам и Исаак Леонардо да Винчи, Давид Микеланджело. Потом эти лица, открывшись на миг, скроются в толпе спешащих солдат, студентов, чиновников, торговцев - жителей Вечного Города.

Через центральную автобусную станцию идёт девятая линия автобуса, соединяющая два комплекса университета, основанных на двух холмах и двух способах постижения мира: логикой и откровением. Сюда нужно приезжать рано утром. Побродить по аллеям, присесть на каменные скамейки, хранящие прохладу ночи, поднять лицо к тёплым лучам солнца и, вдруг, благодарно увидеть всё: синий купол небес, белые корпуса среди сосен, дорожки, мощённые пёстрым камнем, чистые лужайки, которые скоро заполнят студенты. Здесь живут синие птицы, здесь мог бы быть и мой дом - как жаль…
С обзорной площадки Скопуса видна Иудея, а в погожие дни - бирюза Мёртвого моря и очертания Иорданских гор. Отсюда, в минуты душевной ясности, можно видеть кочевья праотцев, слышать гневные голоса братьев Иосифа, ощущать движение торгового каравана из Месопотамии в Египет.

Старый город. Изящная каменная шкатулка нового еврейского квартала, неприступные затылки строгих армянских домов, притягательная пестрота разбойничьих арабских улочек, древняя стена, поддерживающая веру в Храм, старики в чёрном, спешащие к вечернему звону, таинственная жизнь подземных тоннелей, ведущих к озёрам, не знающим солнца.
Я прихожу в Старый город отдохнуть, купить оранжевую палочку замороженного сока, посидеть на скамейке под старой оливой, поглядеть сквозь прикрытые веки на неугомонную стихию: пусть её… Я сделала всё, что смогла: я смогла прийти, и я пришла….

ã 1991г. Татьяна Ахтман

(отрывок помещён в юбилейном издании о Иерусалиме 3000 лет
под фамилией Т. Садовская)




теперь на Перекрёстке Мира ... перестройка.